С. Крыкин (THRACIA, 8, 1988)

3.

Проблема возникновения фракийского этнического субстрата в среде боспорского населения исключительно важна. И. И. Руссу не изучил списка фракийских имен в Северном Причерноморье с точки зрения хронологии и не выявил динамики их распространения, поэтому он необоснованно поддержал давнюю гипотезу об исконности фракийцев на Боспоре как прямых наследников киммерийцев [113]. Не избежал этой ошибки и Л. Згуста, определивший якобы на примере трех имен (Аноптенис, Дроболус, Скодзос) особую фракийскую группу-хапакс, специфичную для северопонтийского региона [114] без аналогов на Балканах. О ЛИ Дроболус уже шла речь, ЛИ Аноптенис интерпретируют какгреческое или малоазийское, но только не фракийское [115]. Имя третьего „фракокиммерийца"  созвучно фракийскому  [116]. M. Фасмер [117] считал горгиппийца, судя по имени, скифом, не будучи полностью уверенным в этом. И. И. Руссу [118] присоединился к точке зрения Л. Згусты. Даже если это имя — дериват от фракийского (ср.  [119]), то тогда оно никак не может относиться к категории hapax.

Гипотеза о фракийском происхождении киммерийцев со времени M. И. Ростовцева была в ходу среди историков, археологов и лингвистов [120], но теперь большинство из них решительно ее отвергает (во всяком случае в пределах северопонтийского региона). Сам Л. Згуста тоже усомнился в автохтонности каких-либо фракийских племен в Северном Причерноморье [121]. Все данные говорят о том, что варварский этнический компонент в ранний период истории боспорских колоний был, как и в других античных колониях, крайне немногочисленным. Например, в IV в. до н. э. из 967 засвидетельствованных личных имен лишь 52 (или 5,4%) признаны негреческими [122]. Кроме спорного имени Дроболус, к числу фракийских личных имен той поры можно добавить и ЛИ Далас ( [123]), а также этникон Тюнос ( [124]) и теофорное Делоптихос [125]. Все эти имена окружены греческими и малоазийскими антропонимами и не имеют ни малейшего признака варварского „контекста". Более того, упомянутый на Боспоре Тесий, сын Делоптиха, византиец, вероятно, доводился сыном ольвийскому проксену Делоптиху, сыну Мениска, также византийцу [126]. Естественно, речь идет о состоятельных эллинах.

Бесспорно прав был Дж. Матееску, допускавший наличие двух способов утверждения фракийских имен в Северном Причерноморье: а) переселение некоторого числа фракийцев с Балкан или из Малой Азии и б) проникновение собственно имен через эллинские колонии [127]. При Спартокидах преобладал второй способ, хотя действовал и первый. Диодор (XX, 22) сообщает об участии двух тысяч фракийских наемников (столько же было и греческих) в битве на реке Фат в 310—309 г. до н. э. А это значит, что количество фракийцев, живших в IV в. до н. э. на Боспоре, было значительным. Если учесть, что в доме Спартокидов (или Левконидов), стоявшем во главе античной державы в V—И вв. до н. э., часто использовались два „царских" иранофракийских имени (Спарток и Перисад) и существовали какие-то контакты с Фракией (видимо, с Одрисским царством), Западным Понтом (Каллатис и др.), то наем фракийских воинов мог носить и неслучайный характер. На Боспор не проникала характерная гетская керамика, редки и особые гето-дакийские антропонимы (Мостиос), т. e. то, что свойственно, например, Ольвии и Тире I—III вв. н. э. Т. Н. Книпович [128] уже в I в. н. э. фиксирует употребление в Олъвии фракийских имен (среди прочих), а всего в римское время насчитывает их в городе до тридцати. Фракийцы-тирагеты все это время контролировали область между Дунаем и Днепром (сначала одни, а затем вместе с сарматами). Об этом свидетельствуют Страбон (Geogr., VII, 3, 17: II, 5, 30) и Клавдий Птолемей (Geogr. Ill, 10, 7). Плиний Старший (Nat. Hist. IV, 82) на острове в Днестровском лимане возле античной Тиры отмечал средоточие тирагетов.

Это убедительно объясняет проникновение целого потока иранских и фракийских имен в города Северо-Западного Причерноморья. Неслучайно некоторые фракийские антропонимы из Ольвии можно отнести специально к разряду гето-дакийских (Дюрпанайс, Дзурес, Дзеродзис и др.). Наряду с ними встречаются и столь распространенные на Балканах имена, как Сеутес, Дидзас, Моккос. Размещенный в Ольвии во II—III вв. римский гарнизон внес новую струю восточно-балканского влияния. Из надписей известны ветеран Валерий Мукатралис [129] и воины вспомогательного отряда Битус и Пирр [130]. Пока трудно сказать, кем являлся скончавшийся в Ольвии начальник дизюров Дидзадзелмис, сын Севта [131], т. е. был ли он командиром фракийской вспомогательной части из состава римских дунайских войск или командиром какого-то фракийского отряда, организованного без участия римлян. Что касается романизованных фракийцев, то их традиционно идентифицируют по характерным cognomina. Имеются высказывания [132], что имена отнюдь не всегда определяют этническое происхождение рабов и вольноотпущенников. Думается, что это не касается уроженцев Фракии и Нижней Мезии, поскольку там сельская община была надолго законсервирована, чтобы создать постоянный резерв воинов для римской армии.

Романизованные фракийцы представлены в Северном Причерноморье в надписях как правило второй половины II—первой половины III вв., т. е. в период ощутимой „фракизации" дунайской армии вплоть до среднего офицерства в легионах. Императорский гентилициум в составе tria nomina примерно датирует получение ими honesta missio, а не отпуска на волю. Отсутствие трех имен чаще всего означает перегринальный статус умершего на службе воина до получения гражданства по выслуге лет или еще не выслужившегося дедиканта, а также, возможно, наследника из фамилии ветерана. Еще одной важной чертой фракийской просопографии позднеантичной Ольвии является то, что варварские (сарматские и фракийские) имена часто фигурируют в коллективных посвящениях Аполлону Простату от ольвийских коллегий архонтов и стратегов.

Это доказывает глобальный характер варваризации населения города, затронувшей даже правящую верхушку. Правда, почти всегда в связке „имя — патронимик" негреческим именам сопутствуют чисто эллинские. Необычный этнографический облик поздней Ольвии убедительно описан Дионом Хрисостомом (Dio Chrysostomu.s, XXXVI, 4). Невзирая на значительные этнокультурные новации, Ольвия оставалась греческим, вернее сказать, эллинистическим античным полисом. Иллюстрацией тому может служить значительный численный перевес греческих антропонимов над прочими (так, в корпусе НО вообще трудно отыскать варварские имена). Собственно, судьба Ольвии во многом неотделима от истории почти всех античных колоний на северном берегу Понта. Боспорские города развивались в таком же направлении. Еще более полувека назад С. А. Жебелев проанализировал боспорскую просопографию и сделал подсчеты, согласно которым соотношение греческих и варварских имен выглядело следующим образом: в целом 76% имен было греческими и 42 — варварскими, или же по отдельным городам — 75:25 в Пантикапее; 79:21 в Фанагории; 65:35 в Феодосии; 80:20 в Горгиппии и 60:40 в Танаисе [133]. Своеобразие материальной культуры каждого античного центра должно было определяться соотношением этнических компонентов его населения. Это на деле доказывают археологические исследования. При этом необходимо учитывать неравноценность греческого и варварского населения, так как вектор всегда отклоняется в сторону эллинской доминанты. Танаис II —середины III в. н. э. является показательным примером соответствия варваризации материальной культуры и просопографии городского населения. Античный элемент был там немногочислен, но именно он создал городской ономастикон. Из 938 зарегистрированных имен 518 (или 55,2 процента) предложено считать греческими, 37 (4%) были римскими, а 383 (40,8%), в числе которых и 10 фракийских, относятся к варварским [134].

Не останавливаясь подробно на рассмотрении фракийского ономастикона Северного Причерноморья, хотелось бы все-таки коснуться некоторых моментов и подробностей, с тем чтобы обрисовать накопленный материал с нашей нынешней точки зрения. Из числа предложенных И. И. Руссу антропонимов четверть придется отбросить ввиду их иранского (Абродзеос, Бастас, Бастакас, Мада, Патейс, Патасиос и т. д.), ирано-малоазийского (Сасос, Сисос, Сисулис), греко-малоазийского (Апфос, Дадас) и другого менее ясного, но чуждого происхождения. Попытка использовать имена на керамических клеймах явно не удалась: ЛИ Бабон, Бас, Манес идентифицируются как малоазийские без малейших сомнений. В Ольвии, правда, находили родосские клейма III—II вв. до н. э. с фрако-фригийским именем Котия, однако подобные им попадались также в Пергаме и на Делосе [135], и все это не имеет отношения к просопографии Северного Причерноморья. Весьма сомнительно также происхождение „ирано-фракийских" имен Бистес, Метакос, Гокон, предложенных Л. Згустой Дзалдзос и Карсас и знаменитого царского имени Комосария, которые известны, кроме Боспора, и на Балканах. Обобщая мнения и аргументацию Д. Дечева, И. Руссу, Л. Згусты; Л. Робера, Г. Михайлова и др., необходимо вычленить особую категорию фракийcкиx имен из Северного Причерноморья — фрако-малоазийские имена. Одни из них фрако-вифинские: Дзейлас, Сусос, Тюнос и т. п., другие — фрако-фригийские: Даос, Тарсас, Сабион. Очень любопытна связь никоторых фракийских имен с иранскими, когда их происхождение не соответствует историко-географическому ареалу.

Так, фракийское Садалас, известное во Фракии и на Боспоре, трудно поставить рядом с вероятно однокоренным иранским Садайос из Ольвии. Ирано-фракийскому „царскому" имени Пайрисадес соответствует переходный ирано-фракийский (по этимологии корней) композит Пайрисалос. Лишь чисто фракийские антропонимы, образованные от корней Мок-, Сал-, Дал-, характерные имена царей из династии Аспурга (Котис, Рескупорис, Ройметалкес) не вызывают сомнения в их происхождении и этнической принадлежности. Список И. И. Руссу можно сузить еще больше, если учесть примерно 11 пар имен-соответствий в различающейся транскрипции и 5 пар дериватов, рознящихся лишь по окончаниям или суффиксам. Если говорить о динамике распространения фракийских имен (что заметно только на Боспоре), то необходимо констатировать начало значительного проникновения таких антропонимов где-то со второй половины I в. до н. э. Во II—III вв. наблюдается своеобразный пик („фракизация"), после чего готское нашествие ликвидирует все каналы возможного фракийского проникновения и влияния — с середины III в. выпадают из ономастнкона восточно-балканские имена, а некоторое время спустя исчезает и „фракийская" лепная kерамика. Давление сарматов усиливается, и наступает период безусловной сарматизации позднего Боспора.

Некоторые выделенные на Боспоре фракийские антропонимы встречаются и в других областях северопонтийского региона, среди них — Битюс, Дидзас, Моккос, Сеутес, Спартокос, Делоптихос, Даос и Сурос. В отличие от Боспора, фрако-гетские имена в Северо-Западном Причерноморье встречаются, как правило, по одному разу, они не становились традиционными в своих районах. Кроме Ольвии в этой области фракийские имена представлены и в скромном ономастиконе Тиры. В самом крупном ее лапидарном памятнике-декрете в честь Коккея [136] (181 г. н. э.) в списке коллегии архонтов вслед за первым архонтом значатся  и . Оба патронимика явно фракийского происхождения. Интересна форма передачи генетива по аналогии с надписью 243 г. из Керчи [137], где значится . Патронимики во всех трех случаях представляют собой чистую парадигму антропонимов, основа которых оканчивается на широкую гласную А. Е. К. Влахов [138] экспериментально провел параллель с греческим склонением и пришел к выводу об аналитическом строении фракийского языка, проявлением которого и стал асигматический генетив. Эти рассуждения можно подвергать сомнению [139], но нельзя не признать уклонения от норм койне. Недавно в окрестностях Тиры было найдено надгробие Лаистена, сына Мокки (того самого архонта) [140], или же по другой версии [141] — его внука, павшего в сражении с карпами в 214 г. Также близ города в 1900 г. было обнаружено надгробие II в. и э., где упоминался и муж умершей — Сусос [142].

Вероятно из римской крепости Харакс (м. Ай-Тодор на юге Крыма) происходит барельеф с изображением Фракийского всадника и с латинской надписью Л. фурия Севта, оптиона префектa I Фракийской когорты [143].

Что касается фракийской просопографии Херсонеса, то не так давно В. Кадеев попытался осторожно идентифицировать ее среди антропонимов первых веков новой эры [144]. Из более четырехсот ЛИ этого периода он выделил лишь 17 (4%) варварских, из которых фракийскими посчитал только 3. Для рассмотрения предложены 6 имен: Басс, Герман, Газурий, Дулон, Местрис, Сирион. Первые два спорны в силу омонимии латинских и фракийских вариантов. С именем Гузурий [145] связана знатная прослойка горожан вплоть до архонта. Это, конечно, не аргумент, главное - отсутствие сколько-нибудь подходящего соответствия во фракийском ареале. Антропоним Местрис нельзя сравнивать с фракийским Местис, так как он — латинский. В надписи II в. [146] названы дети Сюриона — Сюрион и Сополис. В, И. Кадеев не оспаривает вероятности фракийского происхождения имени отца но соответствие имен отца и сына объясняет отпущенническим происхождением [147]. В качестве примера приводится надпись Нейкерата, сына Нейкерата (он же Омпсалакос) [148], якобы вольноотпущенника. Однако в Ольвии середины II в. [149] среди стратегов находим имя Марка Аврелия Микиона (он же Муропсаз). Более вероятно, что варвар при получении гражданства принял античные имена, сохранив и свое. К тому же, нарекать сына (у греков - внука) именем отца было в обычае варваров, в том числе и фракийцев. Это часто наблюдается на Боспоре и в Малой Азии, поэтому выводить закономерность социального плана, основываясь на использовании варварских имен, не представляется возможным.

Ошибочна также греческая интерпретация ЛИ Дулон [150], допустимо реконструируемого как Дулос [151]. Назвать именем раба своего сына отец Дулоса, по имени Дельф, просто не мог, поскольку ЛИ Дулас, представленное на двух надписях начала III в. из Танаиса [152], идентифицируется как фракийское [153]. Имя было известно во Фракии в форме Дулес [154] (особенно часто встречается в районе Солуни [155]) с соответствующим происхождению контекстом. И. И. Руссу справедливо упомянул еще двух вероятных фракийцев в позднеантичном Херсонесе. Эпитафия Гераклеона, сына Менофонта (он же Сисюрос Гераклеот) датируется серединой II в. н. э. [156]. Был ли Сисюрос отпущенником или же перед нами проникший в Гераклею вифин, не столь важно. Просто это надгробие эллинизированного фрако-малоазийца. Наконец, в последние годы IV в. римским отрядом в Херсонесе командовал трибун Флавий Битус [157]. Можно принять трактовку И. Руссу, если учесть, что такая латинская транскрипция чаще всего соответствовала фракийскому имени Битюс, а не греческому Битое, и то, что гарнизон приходил из Подунавья, где к тому времени фракийцы активно проникали из среды ветеранского куриального сословия на ведущие посты городской, имперской и военной администрации. Из латинской эпиграфики Херсонеса необходимо упомянуть эпитафию умершего здесь солдата I Италийского полигона Аврелия Виктора (II в.) [158]. Дочь покойного названа Валерией Бессой — когномен из популярного этникона, превратившегося к тому времени в топику, характеризует происхождение семьи дунайского легионария. В 1970 г. была обнаружена еще одна латинская надпись II в. на надгробии ветерана, которое заказал наследник умершего, Аулудзенус Коклейус [159], вне всякого сомнения уроженец Подунавья. Любопытно, что такое имя, но с характерным патронимиком Мукапорис, было выбито на вотивном барельефе Фракийскому всаднику, якобы найденному когда-то на Боспоре [160].

[Previous] [Next]
[Back]

113. R u s s u. I. I. Eiementele. . . , p. 315, 332—335.

114. Z g u s t a, L. Die Personenkamen. ... § 579—581, 583.

115. R о b e г t, L. Noms indigenes de l'Asie Mineure greco-romaine. I. Paris, 1963, p. 493, 508—509, 523—526; Z g u s t a, L. Kleinasiatische. . . , p. 691; Г и н д и н, Л. А. Цит. соч., 76—77.

116. I G B u 1 g, III, 1, No 1523.

117. Vasmer. M. Iranier in Sudrussland. Leipzig, 1923, p. 52.

118. R u s s u, I I. Elementele. . . , p. 329.

119. I G B u l g, III, 2, № 1690.

120. M e л ю к о в а, А. И. Итоги и задачи научения взаимосвязей киммерийских и скифских племен с фракийцами. — Studia Thraциca. I, Фрако-скифские культурные связи. С., 1975, 54—68; Д о б а т у р, А. II., Д. П. К а л л и с т о в, И. А. Ш и ш о в а. Народы нашей страны в „Истории" Геродота. M., 1982, 163—173, комм. 7; Н e й х а р д т. А. А. Скифскийрассказ Геродота в отечественном нсториографии. Л., 1982, 76—77 и др.

121. Z g u s t a, L. Die verschiedenen Bevolkerungsschichten Schwarzmeergebietes. — In: Griecische Staedte und einheimische Voelker des Schwarzmmergebietes. Berlin, 1961, 159—163.

122. Н а с л е д н и к о в, А. А. Население Боспорского государства в VI—II вв. до н. э. M., 1981, с. 58.

123. I Р Е II, 146= К Б Н, № 181.

124. I Р E, IV, 363=К Б Н, №. 159.

125. Т а м  ж e, № 17.

126. Н О, № 9.

127. M a t e e s с u, G. G. Цит. соч., с. 224; R u s s u, I.I. Elementele. . . , p. 313, 333-331.

128. К н и п о в и ч, Т. Н. Эпиграфические находки из раскопок Ольвии 1920— 1954 гг. — СА, XXVIII, 1958, 175—176,

129.  I Р Е, I2, № 237.

130. Т а м  же, № 167.

131. Т а м  же, № 223.

132. К о л о с о в с к а я, Ю. К. Рабство в дунайских провинциях. — В: Рабство в западных провинциях Римской империи в I—III вв. М., 1977, с. 124, и там указ. лит.

133. Ж е б е л е в, С. А. Северное Причерноморье. М., 1930, с. 203 сл.

134. Ш е л о в, Д. Б. Танаис и Нижний Дон в первые века нашей эры. М., 1972, с. 2.44; Некоторые вопросы этнической истории Приазовья II—III вв. по данным танаискoй ономастики. — ВДИ, 1974, 1, 80—93.

135. Л е в и, Е. И. Керамический, комплекс III—II вв. до н.э. из раскопок ольвийской агоры. — В: Ольвия. Теменос и агора. М.—Л., 1964, с. 228, 234—235, 270.

136. I Р Е, I2, № 2.

137. Т а м же, II, № 28=К Б Н, № 35.

138. В л а х о в, К. Цит. соч., с. 105 сл.

139. Н е р о з н а к, В. П. Цит. соч., с. 25.

140. Б л а в а т с к а я, Т. В. Надгробие и алтарь из с. Беленькое. — КСИА, 168, 1981, 50—53.

141. К а р ы ш к о в с к и й, П. О. Из истории Тиры в первой трети III в. н. э. — В: Исследования по античной археологии Юго-Запада Украинской ССР. Киев, 1980, 79—80.

142. I Р Е, 12, № 11.

143. Р о с т о в ц е в, М. И. Святилище фракийских богов и надписи бенсфициариев в Ай Тодоре. — ИАК, 40, СПб., 1911, 38—39.

144. К а д е е в, В. И. Херсонес Таврический в первых вв. н. э. Харьков, 1981, 85—127, спец. 95—97,

145. I Р Е, I², No 385, 389, 412, 471; Н Э П X, № 112.

146. Т а м   же, № 456.

147. К а д е е в, В. И. Цит. соч., с. 98, 57—59, прим. 45.

148. I Р Е, I2, № 227.

149. Н О, № 80.

150. Н Э П X, № 46.

151. К а д е е в, В. И. Цит. соч., с. 97.

152. К Б Н, № 1279, 1287.

153. М a s s о n, О. Цит. соч., с. 167; Г е о р г и е в, Вл. Траките и техният език, с. 6, 100, 176 и др.

154. I G B u l g, III, 2, № 1876; IV, № 2202, 2286.

155. I G В u l g, X, 2, I, № 249, 441, 564, 638, 728, 1002.

156. I Р Е, I², № 544.

157. Т а м  ж е, № 450.

158. Т а м   ж е, № 547=Л Н Х Т, № 20.

159. Там же, № 26.

160. М а р к в и ч, А. И. К вопросу о народах, живших в древнее время в Черномории. — Труды IX Археологического съезда. I. М., 1895, 280—282, табл. VII.